Редакция «У нас радуются за боксеров, потому что мордобой — это мафия, это низменное, профанное. А там, где высокое, — там нихера никто из политиков не понимает». После этой фразы придумать первые абзацы для текста стало просто невозможно.
В большом интервью для Hook.report художник Вячеслав Ахунов рассказывает о современном искусстве Узбекистана. Почему оно еще очень долго не сможет конкурировать с зарубежным? Что отличает настоящего художника от тех, кого мы так обычно называем? При чем здесь вообще деньги? Ответы ниже.
— Почему у нас художники не играют никакой роли в обществе?
— Потому что традиционно в советское время «художественная интеллигенция» в основном занималась коммерческим искусством — это были госзаказы или халтура по колхозам. Например, художники приезжали в глухие колхозы и предлагали сделать оформление, которое там совершенно не нужно, отсчитывая начальнику с этого заказа 20 процентов. И чем больше была сумма заказа, тем больше получал тот самый начальник.
Был такой художник, дядя Шаня (прим.: Александр Винер). Он писал серый натюрморт — ездил халтурить по колхозам, делал оформление. Нахер ему было искусство? Это нужно сидеть, думать, готовить выставки. А вдруг никто ничего не купит? Потом дядя Шаня умер, а его дочка стала женой миллиардера (прим.: Ирина Винер-Усманова — жена Алишера Усманова). И теперь она сломала два дома, выселила оттуда людей и строит ему, дяде Шане, галерею.
Сегодня точно такая же ситуация. Художники занимаются исключительно коммерцией. Если поднимать проблемы Арала, меньшинств, коррупции, то за это никто не заплатит.
Три генерации последующих художников брали пример со старших. А все старшие — народные [художники], академики — им говорят, мол, современное искусство — говно, его никто не покупает, ни музеи, ни коллекционеры.
Этот город [Ташкент] с самого своего основания приговорен быть таким, потому что он формировался как оптовый рынок. Здесь никогда не было мастеров-керамистов, чеканщиков, кузнецов. Сюда привозили чашки, ложки шерсть на продажу.
Здесь культуры никогда не было, какая она была в Коканде, Бухаре, Хиве. Как среди торговцев могли появиться художники, писатели?
Культура в Ташкенте была только колониальная, привозная. В советское время сюда высылались кадры — в каждой республике должен был быть хотя бы один композитор или режиссер, который снимет типовое кино про доброго неженатого неудачника, живущего с мамой. Хамраев снимает «Где ты, моя Зульфия?», казахи снимают что-то свое.
А потом они становились «основателями». Ашрафи — «основатель» Ташкентской консерватории. Из Москвы дали приказ — ее основали. Какой он основатель?
Все это разнарядки, а искусства по разнарядкам быть не может. Это были имитационные процессы. Вот в Москве прошла выставка. На ней народные художники и академики выставляли картины про труд, войну и так далее. Через некоторое время у нас появляются реплики… корявые, но реплики. Там солдаты стоят так, а у нас — так. Там на пшеничном комбайне сидят так, а у нас — так.
И эта имитация, это имитационное искусство покупалось, потому что
коммунисты не жалели денег на пропаганду.
Трудовые будни Узбекистана, покорение Голодной степи — все покупалось. И художникам казалось, что они востребованы, нужны. Любимая формула узбекского художника — «я же для народа пишу». Но это не для народа. Это ты деньги зарабатываешь, ты заранее знаешь, кто это купит. Это производственный цех.
— Должны ли художники быть частью активного гражданского общества?
— Сейчас мы говорим о художниках со своим мировоззрением, которые, например, постоянно размышляют о коррупции, государстве и обществе, имеют собственную позицию. Их единственное орудие — творчество. Нишу этого актуального творчества занимает современное искусство, потому что с помощью старых медиа (живопись, графика) сложно говорить о современных проблемах, они устарели. И тут вступают новые медиа — акционизм, перформанс, видео-арт. И они очень действенны.
Перформанс, который сделали Pussy Riot, — это был такой сильный удар, что их за него посадили. Или Павленский, как бы его ни ругали, — это действенно, это смело. И даже в живописи появились такие художники, как Ложкин, Копейкин, которые делают великолепные работы и в стиле наивного лубка стебутся над властью. Даже такими медиа, как живопись, можно прекрасно пользоваться, но тут важно не только иметь гражданскую позицию, но и ум, и, если мы говорим об Узбекистане, смелость.
— Как художники влияют на людей, общество?
— Если говорить о художниках, то лучше сразу разделить — художник-дизайнер, художник-модельер, художник-керамист и так далее. Их много. Вот разве художники моды не влияют на общество? Еще как! Новые машины, вещи — это все делают они, а общество даже не догадывается. Это стало привычно.
Кинематограф, фотография — все влияет на общество, поэтому в СССР их [художников] так любили, давали премии, дачи… Главное, чтобы художники работали на советское общество.
Бэнкси — хороший пример того, как искусство влияет на умы. Раньше этим занимались карикатуристы, теперь он, используя креативные рисунки в уличном искусстве. У него все время проблемы, он все время на острие, затрагивает самые злободневные темы, и это влияет на людей.
«Ильхом» на американский грант пригласил киевских художников. Те сделали какое-то говно, а потом сами оправдывались. Наши художники не будут этого делать, пока кто-то не заплатит.
Опять возвращаемся к вопросу денег. Так воспитано поколение. А кто заплатит? Уже другой вопрос. Придешь, даешь деньги, говоришь «играй это», и они сделают. Продажные!
Вот в Москве прошла выставка. Сколько молодежных работ, которые указывают на болевые точки России… Смотришь хроники и видишь — молодежь двигается, думает, ее интересует, что происходит в России. Через искусство они могут говорить метафорами о проблемах.
Наш художник ждет, когда его купят. Я никогда не видел у нас художника, который бы сам пошел и сделал.
— Но коммерческих художников, наверное, неправильно обвинять?
— Нет, коммерция — это коммерция. В системе искусства коммерческое — конечное. Им надо содержать семью, они поневоле идут преподавать. И поэтому они делают это ужасно, непрофессионально. Коммерческое искусство — ремесло, и те, кто им занимается, ничем не лучше тех, кто делает ляганы и горшки.
Мы говорим о художниках с большой буквы, которые переживают за судьбу Родины и искусство Узбекистана. Это очень важно. Искусство — один из послов нашей страны.
Чем чаще художники выставляются на Западе, чем чаще мелькают их имена в престижных списках, на выставках, тем лучше. Но у нас радуются за боксеров, потому что мордобой — это мафия, это низменное, профанное.
А там, где высокое, там нихера никто из политиков не понимает. Рашидов — первый и последний человек, которому было не все равно.
Искусство и художник всегда нуждаются в поддержке правительства, меценатов. Они могут горы свернуть, если их поддержать. Почему на Западе и в Москве в свое время нанимали художников? Потому что это хороший креатор. Делали билборды, свои перформансы, шоу и таким образом создавали лицо партии.
Если говорить о роли современного искусства, то это как раз создание имиджа политика. С одной стороны, приглашать писателя для текстов, с другой — художника. Все, от билбордов до листовок, — работа художников. А у нас к этому относятся «вон Ахмед сделает, он компом пользоваться умеет».
Я недавно предложил белорусским друзьям провести акцию, которая заключалась в том, что 20 тысяч человек выходят, делятся на районы и колоннами идут к районным РУВД: «А мы сдаваться пришли». Вот что в этом случае делать карателям? А смысл — всех не посадишь, места не хватит. Да и смешно, когда 20 тысяч выстраиваются в очередь сдаваться. Через несколько дней я получаю ответ — художники на эту идею среагировали и сделали.
— На примере той же Беларуси: казалось бы, страны похожи — советское прошлое, период диктатуры, но у них как-то получилось. В чем разница?
— У нас же есть Черняевка? А за ней Казахстан. Если бы за ней была Польша, а с другой стороны Литва и свободный выход в Европу…
Европа рядом, белорусы ездят, смотрят, молодежь выезжает работать. Но у нас такой возможности нет. Только как гастры штукатурить. И те художники [белорусы] просто хотят себя проявить. У них по две-три новые выставки каждый месяц проходит.
А нашим лишь бы себя продать, занять позиции в академии.
Плюс иная культура, когда на демонстрации снимают обувь перед тем, как встать на скамейку. И то, что я видел в 1991 году, когда попал в эпицентр ферганских событий, — это другой народ, другой подход.
— На примере выставок в Узбекистане. Что вы скажете о выставке «Во что ты была одета?»?
— Эта выставка уже всех обошла. Тема настолько измызгана, пробита, что теряет смысл. Как она может воспитать? Люди пришли, поохали-поахали. Выставка проходит во всем мире, а конкретно в Узбекистане адресат есть? Нет.
Почему каждая выставка должна быть провокационной? Это очень важно, ведь только так можно привлечь внимание. Есть искусство провокации, и есть художники этого искусства. И они провоцируют на диалог власть, которая обычно уклоняется от этих тем. Это важно, когда выступают депутаты, сенаторы, только тогда это имеет вес. Когда приглашают известных личностей. А у нас разве есть такие?
— С другой стороны, у нас искаженное понимание о том, что должны делать известные люди, учитывая, что выставку организовывали девочки неизвестные и непопулярные. Из-за искаженного понимания ответственности депутаты приходят, только когда их приглашают популярные личности.
— Вот мы говорим об искусстве провокации. Они бы разослали письма, мемы адресные каким-нибудь фракциям, а потом оперировали бы тем, что «мы приглашали, вы отказались». А если отказались, значит, эта тема их не интересует! Это и есть провокация, только так их можно выбивать из их берлог.
— Флешмоб «Экспоната» был эффективнее?
— Конечно, потому что это перформанс, живые люди. Их начало волновать, что цепочка пойдет дальше, в действие. Выставки уже не актуальны, это старая форма работы. Нужно искусство провокации. Как мы на скотном дворе сделали выставку — разошлись, и все это пошло в прессу, полный молчок — как будто этого не было. Но это здорово. Это и есть резонанс. Давайте не будем замечать. Ни один художник Узбекистана не поддержал.
— Что воспитывает художника?
— Художественное сообщество, в котором он состоит. В этом плане в Узбекистане все очень плохо — нет ни художников, ни искусствоведов, ни критического искусствоведения. Никаких разборов выставок с вопросами «Как это? Почему? К чему ведет?». Почему раньше говорили «новая волна», а сейчас «новое течение»?
Художник вынужден быть и теоретиком, и искусствоведом. Но у нас художники не могут писать, выражать свои мысли, и это большая проблема. Они не могут написать, чего хотят, концепт, которого стараются придерживаться, и выходит тупик.
Нет базы образования, институции, искусствоведческого корпуса. И все, круг замкнулся.
Нет художников — нет искусствоведов — нет специалистов — нет образования. Куда ни посмотри — дыра.
Ну, выйдет сейчас указ создать Факультет современного искусства. Мы снова столкнемся с имитацией — «у других есть, значит, нам тоже надо».
— «Художники, которые не бунтари, зачем они вообще есть?» — ваша фраза. Несогласие и бунтарство — обязательное условие?
— Если ты не ремесленник, хочешь продвигать искусство и себя, ты должен бунтовать против конформизма.
Вся эпоха модернизма — бунтарская. Сезанн, Гоген, Ван Гог — их не пускали, не разрешали выставляться, и они создали Салон независимости. Потом во Франции появился критический реализм, а в России — передвижники. Во Франции начался модернизм, а в России — критический реализм (натурализм).
Почему Сталин выступал против натурализма? Они хотели от художников, чтобы те создавали мир, который будет, а не который есть. А натуралисты пишут то, что есть, а не то, что будет.
Любую социалку выкидывали с выставок и при Каримове. Любая социалка — тоже критическое искусство.
Настоящий художник, тот, который хочет продвигать не только себя, но и национальное искусство, — бунтарь, который борется против конформизма. Академия играет одну и ту же роль. Что такое быть академиком? Это просто красиво рисовать.
— Вы говорили, что современным художником можно только родиться.
— Как художника ни воспитывай, то, что заложено в нем, проявляется только в питательной среде.
Художник не зависит ни от чего. Есть деньги или нет — он просто делает, потому что это его жизнь, он рожден для этого стиля жизни. Вот говорят, все родились одинаковыми и т. д. А я помню парня из Сулюкты, который играл джаз. Он самоучка. Такими рождаются.
Эпоха «Битлз» смела весь комсомольский патруль, они стали первым номером везде. Вот откуда это? С рождения. Время было такое, и они в него вписались.
В 70-е и я удачно вписывался в этот поиск, когда начал появляться постмодернизм. Переломный момент. А там, где переломных моментов нет, там полная тишина. Переломный момент был в 1949—1950, 60-х годах (поп-арт), за ним — концептуальное искусство и фотореализм. А дальше постмодернизм, и больше никаких открытий. Все, революции в искусстве уже нет, потому что самого искусства нет. Сама система схлопнулась. Все ресурсы, все реформы были исчерпаны.
Это как с шахматами, с которыми бегали в 60-е годы. Мне казалось, что весь мир сошел с ума с шахматами. Прошло время, настал постмодернизм. Мы сейчас знаем, кто чемпион мира? Нет. Сегодня один, завтра другой.
И вдруг произошло самое страшное на мой взгляд, что происходило с искусством вообще. Изобрели компьютер, этот искусственный интеллект. И вдруг все эти чемпионы мира, которые носились, как боги, по этой планете, вместе с космонавтами проигрывают железке. Значит, если в искусстве закончились креативные ходы, то в шахматах, которые называли искусством, тоже закончились ходы.
И все. Система схлопывается, а на смену приходит имитационное искусство, когда происходит монтаж из всего готового. Да, это будет интересное произведение, но оно лишь состоит из старых частей, основным приемом остается сборка. И вот в этот момент как главное понятие выходит идея. Теперь уже неважно оформление, потому что все формулы старые. Остается искусство мысли, а репрезентация может быть из старого, лишь бы она несла идею.
Только вот наши художники никак не поймут этого. Они все еще играют в традиционных художников, которые щурятся у мольберта.
У нас еще очень много хороших статей! Поэтому подпишитесь на Telegram-канал — там вы точно ничего не пропустите.
Нравится Hook? Теперь вы можете помочь редакции денежным переводом — собранные средства пойдут на оплату работы внештатников. Пройдите по этой ссылке или вручную переведите любую сумму на карту 8600 5729 1833 8323 (Uzcard)
──────────
Текст: Влад Авдеев
Редактура: Борис Жуковский
Фото на превью: Малика Ауталипова/Adamdar
