Редакция Hook.report с разрешения openDemocracy перепечатывает текст о жизни представителей узбекистанского ЛГБТ-сообщества.
Узбекистан все еще остается одной из немногих стран мира, где геям грозит уголовная статья за мужеложество. В повседневной жизни, на работе, в социальных сетях представителям ЛГБТ приходится маскироваться и быть предельно осторожными в выборе не только партнеров, но и друзей.
Этот материал готовился без малого полгода. И не потому что об отношении к представителям ЛГБТ в Узбекистане нечего написать — напротив, эта тема заслуживает отдельного романа. Но нам хотелось показать жизнь этих людей через их истории, быт, то, как они идентифицируют себя, с чем им приходится справляться каждый день.
И именно здесь возникла главная трудность. Даже на условиях полной анонимности большая часть героев отказывалась рассказывать о своей жизни. Главная причина здесь — недоверие и страх. Узбекистан все еще остается одной из немногих стран мира, где существует уголовное наказание за мужеложество (Бесакалбазлык или удовлетворение половой потребности мужчины с мужчиной без насилия), сроком от 3 до 5 лет, согласно статье 120 УК Республики Узбекистан. Доступной статистики по количеству заведенных по этой статье дел не существует. Однако из интервью и неформальных разговоров, которые мы вели с представителями ЛГБТ в Узбекистане в ходе работы над этим материалом, становится очевидно, что статья эта широко используется для манипуляций и угроз.
Помимо уголовной ответственности за свою сексуальную ориентацию, гомосексуалы страны сталкиваются с ежедневной травлей со стороны общества. Кроме страха за себя, многие опасаются за жизнь своих родных и близких. Даже если им удается бежать из страны и получить политическое убежище, в Узбекистане остаются их родственники и друзья, которые ежедневно также подвергаются риску.
Чуть больше свободы у тех, кто оказался в Ташкенте — столичном городе, где жизнь разнообразнее, и где можно раствориться в толпе. Здесь многие особо не афишируют, но и не скрывают свою ориентацию — эта тема просто не обсуждается.
Однако и в провинции, и в Ташкенте царят тотальное недоверие к незнакомым людям и предельная осторожность при выборе партнеров и друзей. Корреспонденту oDR, несмотря на многократные попытки, удалось поговорить только со столичными жителями и с одним активистом, находящимся за пределами страны. Ради безопасности героев, все имена, узнаваемые локации или описания изменены. Рассказы публикуются с максимальным сохранением прямой речи героев.
Эти истории — свидетельство того, что несмотря на опасности и неприятие, ЛГБТ в Узбекистане не готовы больше «переделывать себя» — говоря словами одного из рассказчиков. Найдя свою «нишу», окружив себя проверенными людьми, кому-то удается хотя бы на время изолировать себя от насилия. Однако и этот замкнутый мир в любой момент может рухнуть.
История 1: «Быть геем в Ташкенте не так уж и страшно»
──────────
25 лет, учился в сфере рекламы и маркетинга. Работал в сфере услуг, сейчас безработный. Живет в Ташкенте.
С самого детства я знал, что я гей. В детстве это воспринималось нормально. Но по мере взросления на меня накладывался социальный конструкт — мне нужно завести семью, родить детей. Я на тот момент в принципе не понимал, хочу ли я этого, но пытался завести отношения с женщинами. Естественно, ничего не вышло. Все мои близкие друзья знают, что я гей.
Я давно начал об этом рассказывать, потому что не хочу быть каким-то другим человеком, которым я не являюсь
Хотя я считаю, что моя сексуальная жизнь не должна никого волновать. Я как-то рассказал об этом всем на работе — коллеги спросили, как я отношусь к геям. Ну я и сказал, что как я могу относиться к геям, если я сам гей? Большая часть, конечно, отнеслась нормально, но было забавно, когда водители, которые хотели войти в дружеский круг, немного опасались — что им можно говорить, а что нельзя.
Хотя были конечно и те, кто вообще не хотел об этом ничего знать, сводили все общение к минимуму. Они абстрагировались от меня, как будто меня не существует, и даже если у меня была должность выше, а они были в подчинении, то просто не соглашались что-то делать. Я не знаю из-за чего это — из-за того, что я гомосексуал, или из-за того, что у меня, по их мнению, не было авторитета. Но я бы не хотел связывать это со своей ориентацией — согласен, что люди могут не хотеть общаться из-за того, что я гей. Но не выполнять работу из-за этого… Думаю, тут дело в авторитете.
В целом, быть геем в Ташкенте в принципе не так уж и страшно. Конечно, когда вокруг слишком много информации о том, что кого-то посадили, унизили или избили, закрадывается страх, и становится немного не по себе. Но в целом нет, я не могу сказать, что мне постоянно страшно и я боюсь за свою жизнь. Помню, даже в школе, в классе седьмом, мне нравился мальчик, мы с ним дружили, и по дружбе я рассказал ему, что я гей. И он, конечно, рассказал об этом всему классу. Меня немного булили, но это продолжалось недолго — я не реагировал, и это само собой сошло на нет. И всему классу по сути было все равно.
Если кто-то не понимает, что такое гей, или у него куча стереотипов на эту тему, я стараюсь объяснить, донести, что мы не выбираем свою ориентацию, что мы не можем это изменить. Конечно, в юношестве я тоже пытался поменяться, когда еще не принял себя таким, какой я есть. Я думал, что могу перенастроить себя, что моя ориентация поддается изменениям, но как только дело доходило до интима с женщиной, мне становилось противно и не по себе.
Чем взрослее я становлюсь, тем больше я принимаю и понимаю себя. Я знаю, что я хотел бы завести семью, но не в общепринятом понимании, где есть жена и муж, но свою собственную семью, с человеком, который мне дорог. Мне хотелось бы отношений, где мы бы жили вместе, если есть возможность, воспитывать ребенка, но в Ташкенте такой возможности нет. Как и в России. Поэтому где-то в планах есть, конечно, возможность переезда, но пока я об этом не думаю.
В Узбекистане, как и в России, как мне кажется, практически нет ЛГБТ-сообщества. Я имею в виду такое комьюнити, где люди между собой общаются, делают что-то вместе. Активизм конечно есть, но он не особо объединяет людей, каждый сам за себя. У геев нет сообщества, никто этого не хочет, да и никому это особо не интересно
Причин для этого несколько, но главная — страх: никто не хочет уголовного преследования
Как мы общаемся между собой — как и у всех людей, у нас есть свои компании друзей по интересам. У нас нет отдельной субкультуры — не встретишь такую ситуацию, когда мы с друзьями пришли на тусовку, встретили там других геев и вместе тусим, только потому, что мы геи. Интересно и то, что в Москве я встречал гораздо больше гомофобов, чем в Ташкенте — здесь меня ни разу не называли «пидором» или угрожали. В Москве такое бывало не раз. Причем у меня не всегда рафинированное общество, где «все свои», но в целом у людей нормальное ко мне отношение. Да, бывало, что я стеснялся своего голоса, внешности, но все это было от какой-то неосознанности. Но как только я примирился с собой, я перестал бояться людей, сторониться их и прятать то, что я гомосексуал. Хотя я никогда не выпячивал это, и не старался вести себя показушно.
Для знакомства в Ташкенте гомосексуалы как правило пользуются социальными сетями, но там все шифруются и прячутся — боятся. Ставят фотографии посторонних людей, поэтому при знакомстве у тебя все происходит наобум. Между собой общаемся тоже просто — все происходит по интересам. Попадаешь в компанию приятелей и друзей и там знакомишься с новыми людьми, нет такого, что дружить мы будем только с ЛГБТ, а с натуралами не будем, потому что они не «наши».
Конечно, определенные правила безопасности у нас тоже есть. Я, например, не пойду в дикие места на периферии, типа Like Bar, на окраине города — там точно можно встретиться с проблемами. Но опять же, не потому, что я гей, а потому что там в целом не очень безопасно. Возможно, я создал себе идеальный мир, в котором все хорошо. Но, с другой стороны, я не хочу себя лишний раз триггерить и волновать тем, как тяжело живется геям в нашей стране. С какой-то стороны это, конечно, вакуум, но мне в нем комфортно.
История 2: «Лесбиянка — это из серии «наиграешься и пройдет»»
──────────
27 лет. По образованию художница, работает в сфере IT/дизайна. Живет в Ташкенте.
Я вообще ни туда, ни сюда — обо мне люди не думают. Ну серьезно, кто вообще думает о том, кто такие пансексуалы, че эт такое, как им живется. Я и не с гетеро, и не с гомо, вообще где-то посередине. Я себя так и идентифицирую. Меня почти не касаются проблемы ни той, ни другой группы, тем более в Узбекистане статья №120 УК РУз не распространяется на девушек. Когда у меня была девушка, максимум что происходило — в нас тыкали пальцем, орали «лесбухи», но это можно пережить, так как бить нас никто не собирался, да и прямой агрессии тоже не было. Для себя я это объясняю патриархальными ценностями: лесбиянка — это из серии «наиграешься и пройдет», несерьезно. У меня была знакомая, которая никогда не понимала как можно взаимодействовать в сексе с девушкой. Она не считает девушек до конца человеком, потому что по патриархальным установкам, нужен партнер противоположного пола.
С точки зрения безопасности девушкам ЛГБТ проще — общество воспринимает нас как каких-то забавных зверюшек, «вон идут, держится за ручки, нелепые лесбушки, ха-ха». И это не так фатально, как у мужчин.
Мы можем позволить себя держаться за руки, парни — нет
Кроме того, мне и моей компании, например, везет. Мы уже более состоявшиеся личности, которые понимают себя. Мы знаем, что нам интересно в людях, знаем, что хотим, и поэтому у нас есть комфортная зона. Но это, по большей части, связано с везением — тут может быть все в порядке и никто не обращает на тебя внимания, а может быть ровно наоборот. В целом, Ташкент более привилегированный, и это очень сильно контрастирует с ситуацией во всей остальной стране. Здесь ты можешь попытаться кому-то что-то объяснить, показать, доказать. В остальных регионах у людей нет времени и ресурсов, чтобы подумать о том, правильно это или нет, как нам живется. Там вообще другие вещи на первом месте — поесть, попить, заработать, родить.
У меня есть друг, который сейчас живет за границей, дизайнер. Он сам из регионов, но переехал оттуда в Ташкент. Так вся его родня отслеживала его страницы в социальных сетях и устраивала ему истерики за то, что он такой. В итоге он скрыл страницу и уехал из Узбекистана, потому что устал. Да и пока жил в регионе, было сложно — общество его не принимало, родители жили с ним, но считали ненормальным, сам себя он тоже не принимал. И все это держалось на тоненькой ниточке — еще чуть-чуть, и связь полностью оборвется. И фотографии с его личной страницы стали этой последней каплей. А в нашей стране третьего мира связи с родственниками крайне важны, так как они дают мнимое ощущение безопасности.
Вообще, в плане знакомств у нас, конечно, тяжеловато. Все либо очень закрытые, закомплексованные и боятся сами себя, либо живут в официальном браке, который прикрывает их ориентацию. И это очень тяжело, потому что от такой ситуации страдают все — сам человек, который пытается себя сломать, его семья, которая нужна как ширма.
Я вспомнила веселый случай, когда училась в колледже. Кучка активных лесбиянок хотела собрать всех лесбиянок города в одно комьюнити. Я пообщалась с ними один день, поофигевала и больше с ними не виделась — слишком странно. Вся фишка общения в том, что «мы лесбиянки». Это очень ограниченно — все время обсуждается одна и та же тема, под разными углами, все слишком межличностное. Находясь в таком обществе, начинаешь ощущать себя ходячим шаблоном. Я человек, личность, со своими интересами, взглядами на жизнь, а там это все слишком обесценивается, и от тебя остается только то, что ты из ЛГБТ. И все это так активно и усердно, что даже немного пугает.
Всякого рода попытки создавать общину с ЛГБТ приводят к тому, что единственная тема, которая может объединять людей — их ориентация, а это не такой уж крепкий клей
Что касается просвещения, мне кажется, что объяснять каждому по отдельности, что такое гомосексуальность, почему это не то же самое, что педофилия — это сложно, здесь нужно работать массово, объясняя масштабно. Но у нас нет заинтересованности у людей, у страны, что это такое, почему пропаганды гомосексуализма вообще быть не может, никто не понимает, что если ты изначально не гомосексуал, то ты и не станешь им из-за двух парадов. В этом и заключается проблема — ты одному не объяснишь, нужно делать это массово. Государству это не нужно, потому что оно насквозь патриархальное, плюс огромную роль и у нас, и в России играет религия, которая категорически это не одобряет.
Да и в целом, с общим секс-просветом у нас в стране трагедия — дети не знают, откуда берутся дети, кто такие гетеро, кто такие геи. Мы с подругой думаем над тем, как можно восполнить этот пробел — каким образом мы можем устраивать какие-то лекции и объяснять людям эти базовые вещи. Но пока у нас все очень сложно и упирается в тупик.
Устраивать публичные мероприятия опасно, ведь можно привлечь слишком много внимания и навредить ЛГБТ-сообществу
Поэтому мы не знаем, что с этим делать. Я не могу представить активизм в этой сфере, даже несмотря на привилегию женщин, которым ничего не будет. Есть и опасения за себя — ведь за активизм, который противоречит традиционным ценностям нашей страны, тебе могут припаять несуществующую вину. О том, чтобы переехать из Узбекистана я думаю довольно часто, но не из-за ориентации и взглядов, а потому что здесь в последнее время действительно сложно. Но в любом случае, не сейчас.
История 3: Как протест обернулся бегством
──────────
Шохрух Салимов — политический беженец, в августе прошлого года обратившийся к президенту страны с просьбой отменить статью за мужеложство. В 2019 году Шоруха задержали по показаниям приятеля, полученным в результате шантажа со стороны ОВД (Органов Внутренних Дел, так в Узбекистане называют полицию) — либо сдать друзей, либо сесть. При задержании Шохруха избивали и унижали, а также вымогали у него деньги: сотрудники ОВД требовали от него $2000, чтобы закрыть дело. Отдав вымогателям эту сумму, он уехал сначала в Москву, затем в Стамбул, где сейчас и живет.
Я бисексуал. До ареста и до обращения никто о моей ориентации не знал. Я много лет жил за рубежом и приезжал в Узбекистан ненадолго, как можно быстрее заканчивал свои дела и уезжал обратно. Я боялся, что семья узнает или кто-нибудь поймает меня, начнет шантажировать или устроит самосуд.
В последний раз, когда я приехал в Узбекистан, попался в руки сотрудников ОВД, а поймать меня помог мой давний друг детства, с которым я познакомился еще в 14-15 лет. Мы совершенно случайно встретились в городе, а потом он позвал меня к себе в гости, я и поехал, потому что доверял ему. Там нас и арестовали по обвинению в мужеложстве. Во время разговора со мной друг с кем-то переписывался, да и сотрудники ОВД не взломали дверь, а открыли ключом. Нас обоих увезли в участок, бросили в комнату наблюдения, но через 20 минут моего друга освободили, после всего этого я понял, что меня подставили.
Меня подвергали пыткам, жестоким избиениям, оскорбляли, унижали и угрожали разоблачением и тем, что меня посадят
Из-за истощения я был готов подписать любую бумагу, чтобы скорей покинуть этот ад. Они потребовали $2000 за освобождение. Мысль обратиться к президенту появилась у меня как раз после этого. До обращения к президенту через Радио Озодлик я выпустил на Youtube-канале видеозаписи (сейчас все видео удалены с Youtube — прим. ред.), где рассказывал о тяжелом положении ЛГБТ в Узбекистане. К Радио Озодлик я обратился от имени ЛГБТ активистов.
Отношение к нам и у государства, и у народа ужасное. Если бы не было международных организаций, нас бы принудительно лечили. Хотя и сейчас, в семье, где ЛГБТ+ делает каминг-аут своим родителям, они в первую очередь попытаюсь лечить ребенка, потому что думают, что мы больные. Если помните, Ислам Каримов говорил, что у нас что-то не так с головой и мы отвратительны. Сейчас те, кто стоят у власти, думают также. В конце концов, правят сейчас те же люди.
После обращения через Радио Озодлик, когда я уже покинул страну, ко мне домой в Узбекистане приехали сотрудники внутренних дел и сообщили моему брату, что меня они вернут любыми способами обратно в Узбекистан и посадят. Я узнал это от брата с угрозами и оскорблениями.
Я был вынужден уехать в связи с тем, что они [правоохранительные органы] могли снова меня шантажировать и использовать в подставах других ЛГБТ+ лиц, эти люди могли рассказать моей семье — у них был видеоматериал о том как, они заходят в квартиру, где застали меня, занимающимся любовью с другим мужчиной. Он был моим другом детства и их подставным человеком, которому, скорей всего, тоже угрожали тюрьмой и разоблачением. После этого я убежал сначала в Москву, а потом в Турцию.
Сейчас в Узбекистане нет правозащитных организаций, которые смогли бы защищать права ЛГБТ+. Только активисты, но и те в открытую могут сделать совсем немного — всему барьер статья 120. Да и оказывать кому-либо юридическую помощь мы тоже не можем, слишком много ненависти на этой почве. В обращении к президенту Мирзиееву я просил отмены 120-ой статьи и защиты законов ЛГБТ+. Президент — гарант безопасности каждого гражданина Узбекистана, в том числе и каждого представителя ЛГБТ+.
Мы тоже граждане страны, мы здесь родились, это наша родина, мы платим налоги, из которых выплачивают зарплаты сотрудников правоохранительных органов за то, что они должны защищать нас. Но вместо этого они устраивают подставные свидания, шантажируют, вымогают и, если кто-то представляет угрозу для них, то и убить могут.
После задержания уже ничего нельзя сделать — все решают деньги
За деньги они могут повесить любое преступление, и мы ничего не докажем. А если гомосексуалы не признаются, то их пытают, мучают вплоть до истощения, до тех пор, пока мы сами не начнем молить о пощаде. Это правда, сейчас это признают даже некоторые сотрудники правоохранительных органов.
Со стороны народа часто случаются самосуды над гомосексуалами. Мы все становимся свидетелями открытых угроз, оскорблений и унижений. И никто не может после всех этих случаев обратиться в правоохранительные органы, в прокуратуру или подать в суд, потому что боятся, знают, что им не помогут, могут создать еще больше проблем.
Да и что они скажут? «Устроили самосуд надо мной, потому что я гей». Или «во время полового соития с другим мужчиной меня поймали и избили». За эти слова человека арестуют на месте — преступник сам пришел с повинной.
Только из-за одной этой 120-ой статьи на моей памяти случилось свыше 35 правонарушений и преступлений без наказания. Например, шантаж — это преступление. Умышленное тяжкое телесное повреждение — это преступление. Оскорбления, унижения достоинства человека и угрозы — все это преступления. Я могу продолжить этот список и дальше.
Причина того, что эту статью не хотят отменять, на мой взгляд, в том, что наверху сидят гомофобы с их искаженным представлением о нас, о том, что мы якобы угроза для страны. Это мировоззрение у более зрелых вышестоящих осталось еще со времен СССР, и сегодняшнее молодое поколение берет пример с них.
С другой стороны, есть еще и религия. В исламе говорится, что нет прощения гомосексуалам, только смерть — единственный выход: закидать камнями или же сбросить вниз головой с высокого здания. У нас хоть и светская страна, но большинство исповедуют ислам и поддерживают такие радикальные методы наказания, несмотря на то, что умышленное убийство карается лишением свободы от 10 до 15 лет, а совершенное из-за религиозных предрассудков — от 15 до 25 лет.
Блогеры и религиозные люди поддерживают такой вид наказания и призывают снова вернуться в средневековье и жить по их правилам. Даже за мою смерть предлагали деньги, у меня есть доказательства этого. За убийство гомосексуала им обещают рай — как за доброе дело — и вознаграждение: духовное после смерти и материальное при жизни. Такое мышление приводит меня в ужас. Если бы они имели хоть какую-нибудь подлинную информацию о нас, то такой гомофобии бы не было.
У нас еще очень много хороших статей! Поэтому подпишитесь на Telegram-канал — там вы точно ничего не пропустите.
──────────
Автор: Дарина Солод/openDemocracy
Фото на превью: Татьяна Зеленская/openDemocracy
